Неточные совпадения
Она знала, что он кричит, еще прежде, чем она подошла к детской. И действительно, он кричал. Она услышала его голос и прибавила
шагу. Но чем скорее она шла, тем
громче он кричал. Голос был хороший, здоровый, только голодный и нетерпеливый.
Люди начали снимать с измученных лошадей вьюки, а я с Дерсу снова пошел по дорожке. Не успели мы сделать и 200
шагов, как снова наткнулись на следы тигра. Страшный зверь опять шел за нами и опять, как и в первый раз, почуяв наше приближение, уклонился от встречи. Дерсу остановился и, оборотившись лицом в ту сторону, куда скрылся тигр, закричал
громким голосом, в котором я заметил нотки негодования...
…Вот клубится
Пыль. Все ближе… Стук
шагов,
Мерный звон цепей железных,
Скрип телег и лязг штыков.
Ближе.
Громче. Вот на солнце
Блещут ружья. То конвой;
Дальше длинные шеренги
Серых сукон. Недруг злой,
Враг и свой, чужой и близкий.
Все понуро в ряд бредут,
Всех свела одна недоля,
Всех сковал железный прут…
Александра ушла, и долго еще слышались в Коридоре ее старческие шлепающие
шаги и невнятное бормотанье. Она склонна была в своей суровой ворчливой доброте многое прощать студенческой молодежи, которую она обслуживала уже около сорока лет. Прощала пьянство, картежную игру, скандалы,
громкое пение, долги, но, увы, она была девственницей, и ее целомудренная душа не переносила только одного: разврата.
Мать, которой, без сомнения, наскучили наши печальные лица, очень этому обрадовалась и старалась еще более развеселить нас; сама предложила нам пойти удить на мельницу, которая находилась в нескольких десятках
шагов, так что шум воды, падающей с мельничных колес, и даже гуденье жерновов раздавалось в ушах и заставляло нас говорить
громче обыкновенного.
На дворе за окнами стало тихо, — так тихо, что где-то в двух
шагах, в темноте, соловей вдруг залился
громкой, беззаботной трелью.
— Ничего не будет, уж я чувствую, — сказал барон Пест, с замиранием сердца думая о предстоящем деле, но лихо на бок надевая фуражку и
громкими твердыми
шагами выходя из комнаты, вместе с Праскухиным и Нефердовым, которые тоже с тяжелым чувством страха торопились к своим местам. «Прощайте, господа», — «До свиданья, господа! еще нынче ночью увидимся», — прокричал Калугин из окошка, когда Праскухин и Пест, нагнувшись на луки казачьих седел, должно быть, воображая себя казаками, прорысили по дороге.
Идите, мой друг, прямо в дверь и, пройдя пятнадцать
шагов, остановитесь и скажите
громким голосом: «Петр, подай Марье Ивановне стакан воды со льдом», — сказала она мне и снова слегка засмеялась своим неестественным смехом.
Он поднял руку, потер ею лоб, тряхнул своею мохнатою головой и, как будто решившись на всё, шагнул два
шага вперед и — вдруг фыркнул смехом, не
громким, но заливчатым, длинным, счастливым, от которого заколыхалась вся его дебелая масса и съежились глазки.
Поспешные
шаги послышались на лестнице, потом стук сабель, потом проклятия, борьба,
громкий крик и падение. Дверь затрещала от ударов.
Старик пошел. Песня замолкла. Послышались
шаги и веселый говор. Немного погодя раздалась опять песня, но дальше, и
громкий голос Ерошки присоединился к прежним голосам. «Чтò за люди, чтò за жизнь!» подумал Оленин, вздохнул и один вернулся в свою хату.
Во многих местах раздавались песни и
громкие восклицания; и даже
шагах в двадцати от ставки главного своего воеводы, князя Трубецкого, человек пятьдесят казаков, расположась покойно вокруг пылающего костра и попивая вкруговую, шумели и кричали во все горло, осыпая ругательствами нижегородское ополчение, пришедшее с князем Пожарским.
Вдруг раздался
громкий выстрел, и лошадь Юрия повалилась мертвая на землю.
Шагах в восьмидесяти перед толпою конных поляков летел удалый наездник.
— Ничего, ничего; дай-то бог, чтоб было тут жилье! Они прошли еще несколько
шагов; вдруг черная большая собака с
громким лаем бросилась навстречу к Алексею, начала к нему ласкаться, вертеть хвостом, визжать и потом с воем побежала назад. Алексей пошел за нею, но едва он ступил несколько
шагов, как вдруг вскричал с ужасом...
Литвинов едва устоял на ногах, едва не бросился к ней… Но та волна, которой он отдался, взяла свое… Он вскочил в вагон и, обернувшись, указал Ирине на место возле себя. Она поняла его. Время еще не ушло. Один только
шаг, одно движение, и умчались бы в неведомую даль две навсегда соединенные жизни… Пока она колебалась, раздался
громкий свист, и поезд двинулся.
Вольский читал отрывки из Тургенева и на «бис» — монолог Чацкого, а публика продолжала аплодировать, хотя и видела, что артист устал. Прочел он наизусть «Тройку» Гоголя, что окончательно привело в восторг слушателей, аплодисментами не пускавших артиста со сцены. Чуть Вольский делал
шаг назад, аплодисменты раздавались
громче.
В одну минуту из небольшой густой колонны составилось порядочное каре, которое продолжало медленно подвигаться вперед. Меж тем неприятельская конница, как громовая туча, приближалась к отступающим. Не доехав
шагов полутораста до каре, она остановилась; раздалась
громкая команда французских офицеров, и весь эскадрон латников, подобно бурному потоку, ринулся на небольшую толпу бесстрашных русских воинов.
Гулки, как во сне,
шаги отца: за много комнат слышно, как он идет, приближается, грузно давит скользкий, сухо поскрипывающий паркет; далеко слышен и голос его —
громкий без натуги, сипловатый от водки, бухающий бас: будто не слова, а кирпичи роняет на землю.
Я вскочил, услышав
шаги и голоса сверху; но то не были голоса наших. Палуба «Эспаньолы» приходилась пониже набережной, так что на нее можно было опуститься без сходни. Голос сказал: «Никого нет на этом свином корыте». Такое начало мне понравилось, и я с нетерпением ждал ответа. «Все равно», — ответил второй голос, столь небрежный и нежный, что я подумал, не женщина ли отвечает мужчине. — «Ну, кто там?! —
громче сказал первый, — в кубрике свет; эй, молодцы!»
«Куда торопишься? чему обрадовался, лихой товарищ? — сказал Вадим… но тебя ждет покой и теплое стойло: ты не любишь, ты не понимаешь ненависти: ты не получил от благих небес этой чудной способности: находить блаженство в самых диких страданиях… о если б я мог вырвать из души своей эту страсть, вырвать с корнем, вот так! — и он наклонясь вырвал из земли высокий стебель полыни; — но нет! — продолжал он… одной капли яда довольно, чтоб отравить чашу, полную чистейшей влаги, и надо ее выплеснуть всю, чтобы вылить яд…» Он продолжал свой путь, но не
шагом: неведомая сила влечет его: неутомимый конь летит, рассекает упорный воздух; волосы Вадима развеваются, два раза шапка чуть-чуть не слетела с головы; он придерживает ее рукою… и только изредка поталкивает ногами скакуна своего; вот уж и село… церковь… кругом огни… мужики толпятся на улице в праздничных кафтанах… кричат, поют песни… то вдруг замолкнут, то вдруг сильней и
громче пробежит говор по пьяной толпе…
Но вскоре раздается
громкий голос, говорящий, подобно Юлию Цезарю: «Чего боишься? ты меня везешь!» Этот Цезарь — бесконечный дух, живущий в груди человека; в ту минуту, как отчаяние готово вступить в права свои, он встрепенулся; дух найдется в этом мире: это его родина, та, к которой он стремился и звуками, и статуями, и песнопениями, по которой страдал, это Jenseits [потусторонний мир (нем.).], к которому он рвался из тесной груди; еще
шаг — и мир начинает возвращаться, но он не чужой уже: наука дает на него инвеституру.
Буланин лежал, чутко прислушиваясь, но ничего не мог разобрать, кроме дыхания спящих соседей и частых, сильных ударов своего сердца. Минутами ему казалось, что где-то недалеко слышатся медленные крадущиеся
шаги босых ног. Тогда он задерживал дыхание и напрягал слух. От волнения ему начинало представляться, что на самом деле и слева, и справа, и из-за стен крадутся эти осторожные босые ноги, а сердце еще
громче, еще тревожнее стучало в его груди.
Но, заслышав в передней стук ног, его
громкий голос и
шаги Кати, я не утерпела и сама пошла ему навстречу.
Он шел быстро, делая широкие
шаги, а та гналась за ним, задыхаясь, едва не падая, горбатая, свирепая; платок у нее сполз на плечи, седые, с зеленоватым отливом волосы развевались по ветру. Она вдруг остановилась и, как настоящая бунтовщица, стала бить себя по груди кулаками и кричать еще
громче, певучим голосом, и как бы рыдая...
Он скоро заснул; бешеное движение прекратилось, и постоянно сопутствовавший ему, создавшийся из такта его порывистых
шагов,
громкий мотив исчез из ушей.
пел Нога, коверкая из молодечества слова и подкрикивая хору жесточайшим фальцетом. Никто не думал больше о натертых ногах и об ранцах, наломивших спины. Люди давно уже издали заметили четырех «своих» квартирьеров, идущих роте навстречу, чтобы сейчас же развести ее по заранее назначенным дворам. Еще несколько
шагов, и взводы разошлись, точно растаяли, по разным переулкам деревни, следуя с
громким хохотом и неумолкающими шутками каждый за своим квартирьером.
И не сделал он пяти
шагов, как, закинув назад голову,
громким, смеющимся голосом Фленушка ему крикнула...
Вдруг я услыхал, что собаки
громче залаяли, что-то сильно затрещало, и кабан стал отдуваться и захрипел. Я так и думал, что теперь Булька добрался до него и возится с ним. Я из последних сил побежал чрез чащу к тому месту. В самой глухой чаще я увидал пеструю гончую собаку. Она лаяла и выла на одном месте, и в трех
шагах от нее возилось и чернело что-то.
Огромные комнаты, особенно большая зала с беломраморными стенами и колоннами, с дорогими, хоть и закоптелыми люстрами, со стульями и диванчиками, обитыми хоть и полинявшею, но шелковой тканью, другие комнаты, обитые гобеленами, китайские вазы, лаковые вещи, множество старого саксонского и севрского фарфора — вся эта побледневшая, износившаяся роскошь когда-то изящно и свежо разубранного барского дома на каждом
шагу вызывала
громкое удивленье Дуни.
Еще половины песни не пропели, как началось «раденье». Стали ходить в кругах друг зá другом мужчины по солнцу, женщины против. Ходили, прискакивая на каждом
шагу, сильно топая ногами, размахивая пальмами и платками. С каждой минутой скаканье и беганье становилось быстрей, а пение
громче и
громче. Струится пот по распаленным лицам, горят и блуждают глаза, груди у всех тяжело подымаются, все задыхаются. А песня все
громче да
громче, бег все быстрей и быстрей. Переходит напев в самый скорый. Поют люди Божьи...
Мне совестно вспомнить, каким
громким, пронзительным, даже немного отчаянным голосом я закричал еще раз: «Ямщик!» — тогда как он был в двух
шагах от меня.
С каждым
шагом он становился явственнее и
громче.
Вот я купил… вчера эту… картину, —
громче говорил он, услыхав
шаги возвращающейся жены, — говорят, будто это работы Гверчино… не самого Гверчино, может быть его школы…
Он говорил
громким, привычным к речам голосом, все время делал по два
шага то в одну сторону, то в другую и махал кулаком, как будто вколачивал гвозди.
Опять — несколько
шагов назад, но тот эмигрант, о котором сейчас пойдет речь, соединяет в своем лице несколько полос моей жизни и столько же периодов русского литературного и общественного движения. Он так и умер эмигрантом, хотя никогда не был ни опасным бунтарем, ни вожаком партии, ни ярым проповедником «разрывных» идей или издателем журнала с
громкой репутацией.
Громкий, властный топот
шагов. Все ближе. Двери настежь. Вошел министр. Высокий, бритый, представительный, за ним — попечитель учебного округа Капнист, директор, инспектор, надзиратели. Министр молча оглядел нас. Мы, руки по швам, выпучив глаза, глядели на него.
А на дворе новая суматоха. Очевидно, там окончательно убедились, что у нас у обоих острое помешательство, и кое-кто из более храбрых в толпе решительно направляет
шаги к лестнице, ведущей на нашу вышку. Снова звонок, стуки в дверь.
Громкие голоса у порога.
Его превосходительство, считая себя, так сказать, с первых
шагов вступления Дарьи Николаевны в высшее московское общество ее «ангелом-хранителем», с чисто стариковским упрямством не хотел отказаться от этой роли, и упорно защищал свое «протеже» от все
громче и
громче раздававшихся по Москве неприязненных по ее адресу толков.
На другой день, около четырех часов дня, Анжелика, читавшая в гостиной, услыхала звонок в передней, затем
громкое восклицание Марьи Осиповны,
шаги Лоры и, наконец, милый, дорогой голос, целых два года не слышанный ею.
В середине разговора, который начинал занимать Наполеона, глаза Бертье обратились на генерала с свитой, который на потной лошади скакал к кургану. Это был Бельяр. Он, слезши с лошади, быстрыми
шагами подошел к императору и смело,
громким голосом стал доказывать необходимость подкреплений. Он клялся честью, что русские погибли, ежели император даст еще дивизию.
Сделав несколько
шагов, офицер, как бы решив сам с собою, что квартира эта хороша, остановился, обернулся назад к стоявшим в дверях солдатам и
громким начальническим голосом крикнул им, чтоб они вводили лошадей.